 |
|
|
СВЕТЛАНА СУРГАНОВА: ПРИНЦИПЫ РАБОТЫ
С ЧУЖИМИ ТЕКСТАМИ
… Однако все эти разговоры к написанию
пасквилей никакого отношения не имеют.
Берется последняя речь господина президента
и переписывается целиком, причем слова
«враги свободы» заменяются словами «так
называемые мокрецы», или «пациенты
кровавого доктора», или «вурдалаки
из лепрозория»… так что мой психический
аппарат участвовать в этом не будет.
– Это вам только кажется, – возразил
Зурзмансор. – Вы прочтете эту речь и
прежде всего обнаружите, что она
безобразна. Стилистически безобразна,
я имею в виду. Вы начнете исправлять
стиль, приметесь искать более точные
выражения, заработает фантазия, замутит
от затхлых слов, захочется сделать
слова живыми, заменить казенное вранье
животрепещущими фактами, и вы сами не
заметите, как начнете писать правду.
(Аркадий и Борис Стругацкие, «Хромая судьба»)
В качестве лидера собственной группы Светланой Сургановой были озвучены песни, написанные не только на собственные стихи, но и на стихи других поэтов, таких, как А. Ахматова, Н. Гумилев, И. Бродский, Т. Хмельник, Ф. Г. Лорка, Ж.-П. Беранже, Х.-Р. Хименес и др. Созданные в различное время, они приобрели наибольшую известность именно в сольный период творчества СС (примечательно, что даже «Википедия», рассказывая о песне «Дождь», ссылается не на сборник «Шагая по тротуарам» и даже не на легендарный «Детский лепет», а на альбом СиО «КругоСветка» [2]). При этом некоторые тексты подвергались сильной обработке, и именно они представляют наибольший интерес для настоящего исследования, поскольку в работе с ними нашли отражение собственные черты Сургановой как поэта.
Основное внимание мы уделим текстам песен «Неужели не я», «Путник милый» и «Дождь», как наиболее характерным в этом отношении. Сразу оговоримся, что мы не ставим целью провести подробный анализ каждой из них – нас интересуют общие закономерности, проявляющиеся при преобразовании стихотворения в текст песни.
«Путник милый» построен объединением двух текстов – авторства Анны Ахматовой и современного питерского поэта Татьяны Хмельник.
В строфах Ахматовой описывается ситуация, встречающаяся в легендах многих народов – героиня, находящаяся в плену у чудовища (в данном случае – дракона). В настоящее время, в основном под влиянием культуры фэнтези, во многом сформирован образ дракона как персонажа положительного. Но в различные времена и в различных культурах этот образ приобретал самые разнообразные черты.
У Анны Ахматовой дракон соответствует своему описанию в европейском средневековом бестиарии. Согласно материалам [6 – 8], драконы не являются порождением живой или неживой природы (что подчеркивается особо), а представляют собой воплощение чистого зла, ждущие на Земле последней битвы Армагеддона, где они будут сражаться на стороне дьявола. За ними признается высокий интеллект, но мотивы поступков остаются непостижимы для человеческой логики.
Именно эти черты проявляются в стихотворении: «дракон лукавый»; «А в пещере у дракона / Нет пощады, нет закона»; муча героиню и уча её смирению, дракон, тем не менее, добивается, чтобы она «стала лучше всех» (как следует из приведенного описания, вопросы «А зачем ему это?» и «Почему таким способом?» являются некорректными).
Реализуемый Ахматовой мотив пленения дополнительно несколько усиливается Сургановой за счет смягчения характеристики героини. Смех у нее не «дерзкий», как в оригинальном стихотворении, а всего лишь «детский». Но далее происходит включение нового текста авторства Татьяны Хмельник (к сожалению, оригинальное стихотворение Татьяны Юрьевны найти не удалось):
Ты слишком уверен в своих руках,
Ты думаешь, хватит сил
Нажатьем ладони бросать меня в прах
Гостеприимных могил.
И ты уверен в своих правах
Увенчивать и свергать
Ты хочешь быть богом хотя бы в словах,
Огнем заливая снега.
Но, знаешь, твоя рука не сильней
Той, что хранит меня
И я, повинуясь одной лишь ей,
Стою, не боясь огня.
И я, лишь ей покоряясь одной.
Спокойно встречу твой взгляд.
Мне жизнь возвратят за той стеной,
Где вечный сияет сад.
Включение новых строф резко смещает повествовательный план. Наиболее очевидное изменение – реализация новой ситуации противостояния дракону, битвы с ним. И это вносит в песню новый культурологический подтекст, отсылая к известной легенде о спасении святым Георгием царской дочери от змея. С той лишь разницей, что здесь спасаемая самостоятельно противостоит дракону. Разумеется, присутствует «рука … что хранит меня», но это вполне соответствует каноническому представлению: «в большинстве случаев на иконах изображают сокращённую композицию: конный воин поражает копьём змия, а с небес его благословляет Христос или его рука» [5]. Также: «Мне жизнь возвратят за той стеной, / Где вечный сияет сад» (а большинство источников утверждает, что чудо было совершено Георгием уже после смерти). То есть, спасаемая одновременно приобретает черты своего спасителя (далее мы еще вернемся к этому явлению).
В целом можно сказать, что с моральной точки зрения в песне ситуация показана более однозначно. Согласно легенде, Георгий обездвижил змия копьем, после чего велел спасенной царской дочери его связать и отвел в город, где на площади благополучно и обезглавил (это весьма поспособствовало обращению местных жителей в христианство. Видимо, уяснили, что будет с теми, кто не обратится). Может быть, автор статьи чего-то не понимает, но убийство пленного называется уже не победой над ним, а по-другому. Еще лучше получилось в другой версии, менее распространенной. Никакого боя не было, а змей был остановлен только силой молитвы святого Георгия, после чего, проникнувшись, питаться людьми отказался и отправился совершать добрые дела. Ушел, правда, недалеко – в первой же деревне благодарные жители, узнав о том, что чудовище больше не представляет опасности, забили его насмерть.
Второе изменение, коснувшееся повествовательного плана, менее очевидно, но представляется не менее важным. Любопытно, что предпосылки к этому изменению присутствуют у самой Ахматовой. Стихотворение «Путник милый» открывает вторую часть книги «Anno Domini», имеющую эпиграфом цитату из Овидия: «Nec sine te, nec tecum vivere possum» («Ни без тебя, ни с тобою жить не могу»). И мотив «без тебя» доминирует в тексте Анны Андреевны, а строфы авторства Татьяны Хмельник значительно усиливают мотив «с тобой». Тем самым в структуре песни в целом реализуется сильная оппозиция «я – ты», что характерно именно для творчества Светланы Сургановой, в подавляющем большинстве произведений которой эта линия является каркасной. В результате текст Ахматовой становится значительно ближе к текстам СС.
Тексты песен «Неужели не я» и «Дождь» построены путем выборки строф из оригинальных стихотворений (соответственно «От окраины к центру» Иосифа Бродского и «Дождь» Федерико Гарсиа Лорки). Обратим также внимание на «Сохрани мою тень» (исходное стихотворение – «Письма к стене» Бродского. Несмотря на то, что СС не является автором музыки и не сама обрабатывала текст, песня прочно вошла в её репертуар и, очевидно, совпадает с её мироощущением). Каждое из исходных стихотворений значительно больше по объему, в связи с чем представляется интересным рассмотреть не только песни, но и оригинальные тексты.
И первое, что обращает на себя внимание в этом случае – обилие разнообразных связей, проявляющихся вне текстов песен. К ним относятся:
1. Схожие образные группы: «не душа и не плоть – / чья-то тень над родным патефоном» («От окраины к центру») – «не душа и не плоть – только тень на твоем кирпиче» («Письма к стене»);
2. Конструкции, не включенные в тексты соответствующих песен, но проявившиеся в других песнях на чужие стихи: «Сколько раз я вернусь – / но уже не вернусь – словно дом запираю» («От окраины к центру») – «Я не вернусь. И в потемках / теплой и тихой волною / ночь убаюкает землю / под одинокой луною. / Ветер в покинутом доме, / где не оставлю и тени, / будет искать мою душу / и окликать запустенье» (Х.-Р. Хименес, «Я не вернусь…»);
3. Конструкции, не включенные в тексты соответствующих песен, но затем проявившиеся в творчестве Дианы Арбениной: «Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем» («Письма к стене») – «… когда ты ничей ни в чём нигде / ни за чем никуда ни во что никогда» (ДА, «свобода»); или «Значит, кто-то нас вдруг / в темноте обнимает за плечи» («От окраины к центру») – «твоя тень обнимает за плечи меня» (ДА, «Черно-белый король»), «тугая ночь обнимает меня за плечи» (ДА, «Тугая ночь»);
4. Замещение текста музыкальным сопровождением: «О мой дождь молчаливый, ты любимец растений, / ты на клавишах звучных – утешение в боли…» («Дождь», последняя строфа) – инструментальное завершение песни с выходящей на первый план партией клавишных;
5. Связи на «идеологическом уровне». И «От окраины к центру», и «Письма к стене» относятся к раннему творчеству Бродского, уже в то время знакомого с поэзией Лорки и, возможно, испытавшего некоторое влияние. (Цитата из него использована в качестве эпиграфа в стихотворении «Критерии», а стихотворение «Определение поэзии» посвящено памяти испанского поэта).
Также, не вынося в отдельные пункты, отметим следующее. Перевод «Дождя» на русский язык выполнен Валентином Яковлевичем Парнахом. Как и Лорка, Парнах был не только поэтом, но и музыкантом (считается, в том числе, основателем советского джаза), и, по всей видимости, сумел почувствовать и сохранить в переводе музыкальность, ИЗНАЧАЛЬНО присутствовавшую в испаноязычном тексте. К тому же, Валентин Яковлевич был родным братом прекрасного поэта Серебряного века Софии Парнок, чье творчество Светлана Сурганова высоко ценит. Такая вот неявная связь…
Вполне возможно, что именно эти обстоятельства во многом способствовали выбору Светланой стихотворения «Дождь» для написания песни. И раз уж мы обратились к личности переводчика, то можно отметить еще один интересный момент. Вот что писал о нем знаменитый кинорежиссер Григорий Козинцев: «Поиски материалов исступленной поэзии XVI века и джаз. Соединение, возможное только для той эпохи. Луис де Гонгора и саксофон. Интеллигенция всегда куда-то ходит. В народ, в монастырь, в себя. Печорин и Парнах».
Что ж, эта характеристика вполне перекликается с тем, что сказала СС в одном из интервью, давая определение жанру VIP-punk-decadance: «Человек – существо переменчивое. Сегодня одно настроение, завтра – другое. Он может проявлять себя в разных ипостасях, порой даже взаимоисключающих. Люди, которые приходят на наши концерты, для нас все без исключения – very important persons (очень важные персоны (англ.) – Прим. И. Л.). Все они глубокоуважаемы и почитаемы нами. Панк – свобода, хулиганская вольница – в хорошем отношении, живость. Ни в коем случае не пошлость, не грязь – просто эклектичность, свобода выбора стиля. Мы можем петь стихи Бродского, рыча и хулиганя а ля Сергей Шнуров. Между прочим, и панк, и декаданс – символы индивидуализма. Так что и "небывалое – бывает". Мы это всячески пропагандируем» [4]. А ведь первая запись «Дождя» известна еще по сборнику «Шагая по тротуарам» времен группы «Нечто иное». Можно предположить, что уже в то время происходил поиск СОБСТВЕННОЙ формы, как музыкальной, так и общей подачи материала.
В стихотворении Ф. Г. Лорки выделяются два основных повествовательных плана, сменяющих друг друга и органично переходящих один в другой – дождь как явление природы и дождь как состояние лирического героя. Светланой Сургановой строфы были выбраны таким образом, что основной акцент в песне сделан именно на дожде как внутреннем состоянии. В качестве примера приведем две строфы стихотворения. Несмотря на то, что они связаны логически, в песню оказалась включена только вторая из них:
Дождь – заря для плодов. Он приносит цветы нам,
овевает священным дуновением моря,
вызывает внезапно бытие на погостах,
а в душе сожаленье о немыслимых зорях,
роковое томленье по загубленной жизни,
неотступную думу: "Все напрасно, все поздно!"
Или призрак тревожный невозможного утра
и страдание плоти, где таится угроза.
Немаловажно, что из текста песни практически исключено всё, что относится к открытым пространствам: «дуновение моря», «погосты», «дороги», «равнины», «усыпленное поле». Повествовательное пространство фактически сведено к дому, из окна которого наблюдает дождь лирический герой. То есть сохранен один из наиболее значимых и употребительных образов в творчестве Светланы Сургановой и сохранена типичная для неё ситуация наблюдения, созерцания.
Текст песни «Неужели не я» также претерпел пространственные изменения по сравнению с «От окраины к центру». В его пространстве выделяется Ленинград – родной для Сургановой город, весьма актуальный для её поэзии и безошибочно угадывающийся во многих произведениях. Все, что вне его – остается не включенным, пусть даже находится в непосредственной близости: «замерзшие холмы», «красные болота», «пустое шоссе». И размышления лирического героя по поводу «того, куда мы спешим», «этого ада или райского места», соединяющие в стихотворении те строфы, что вошли в текст песни, также исключаются (что подтверждает мысль Д. А. Малеванной-Митарджан о значительной роли Петербурга (Ленинграда) как топоса в песне «Неужели не я» и одноименном альбоме [3]). Указанные обстоятельства действительно выделяют и усиливают Ленинград как топос.
И в заключение рассмотрим, что говорится (и чего не говорится) о героях рассматриваемых произведений. Как в «Дожде», так и в «От окраины к центру» непосредственные адресаты, к которым обращаются лирические герои, указаны и называются прямо – это дождь («О мой дождь молчаливый…», «О мой дождь францисканский…») и юность героя («Добрый день, вот мы встретились, бедная юность», «Добрый день, моя юность. / Боже мой, до чего ты прекрасна»). Но эти обращения не встречаются у Сургановой, что позволяет отвлечь внимание от рефлексии лирического героя и пусть ненамного, но вновь усилить оппозицию «я – ты» – ведь слушатель будет воспринимать сохраненное «ты» в первую очередь как обращение к другому.
Способствует усилению линии «я – ты» ещё и удаление из текстов песен всевозможных «остальных»: это «толпы потоков», капли (оставленные в песне, но теряющие черты индивидуальности – о них не говорится как о «поэтах воды») – «Дождь»; «новая Ева», «ярко-красный Адам», «змей» – «От окраины к центру»; сюда же отнесем и обнаруженное ранее совмещение ролей в песне «Путник милый». (Разумеется, в «Неужели не я» остаются «борзые» и «кто-то новый». Представляется, что их присутствие не противоречит сказанному. Более подробно и аргументированно мы поговорим об этом в другой работе).
Любопытно, что оказались исключены и все встречающиеся у Бродского описания, хотя бы немного касающиеся внешности адресата – «ярко-красное кашне», «плащ», «вечноширокие брюки» (от которых, опять же, один шаг до Дианиных «драных джинсов»). Автор настоящей работы, неплохо зная творчество СС, но не заглядывая в текст, не может припомнить у неё ни одной конкретизации внешнего вида как героини, так и адресата (разве что «пыльное пальто» в «Добром вечере»).
Проведенный анализ не претендует на полноту, хотя бы потому, что автору удалось ознакомиться далеко не со всеми оригинальными стихотворениями, на которые Светланой Сургановой были написаны песни (особенно это касается современных поэтов). Вполне возможно, что в этом случае могли бы быть получены дополнительные результаты. Тем не менее, на примере трех рассмотренных произведений можно сделать вывод, что при обработке чужие тексты организуются Светланой Сургановой во многом в соответствии с собственным художественным методом, а встречающиеся минус-приемы приобретают характер связей.
Список литературы:
1. Ахматова, А. А. Поэма без героя. Стихотворения. Поэмы. Проза. / А. А. Ахматова – М.: АСТ: Астрель, 2011. – 640 с.
2. Валентин Яковлевич Парнах (статья в «Википедии») [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B0%D1%80%D0%BD%D0%B0%D1%85,
_%D0%92%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%BD_
%D0%AF%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%BB%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87
3. Малеванная-Митарджан Д. А. «Неужели не я» С. Сургановой: попытка авторской самоидентификации [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://19august93.nsarchive.ru/show.php?member=1380
4. На банальности времени не отпущено. Интервью со Светланой Сургановой ведет Игорь Линчевский [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://19august93.nsarchive.ru/show.php?member=393
5. Чудо Георгия о змие (статья в «Википедии») [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A7%D1%83%D0%B4%D0%BE_%D0%93
%D0%B5%D0%BE%D1%80%D0%B3%D0%B8%D1%8F_%D0%BE_%D0%B7%D0%BC%D0%B8%D0%B5
6. A Dictionary of Fabulous Beasts, Richard Barber & Anne Riches, Macmillan, 1971.
7. On Monsters and Marvels, Ambroise Paré, J. L. Pallister trans., University of Chicago Press, 1982 (originally published in 1570s).
8. The Bestiary – A Book of Beasts, T. H. White, Capricorn books, 1960.
автор: Редрик Шухарт
|
|
Редрик, спасибо огромное! Снова просто поражаете обширностью анализа, кругозором, и тем - как здорово, на самом деле, вписываются Снайперы в "общекультурный процесс"!
Просто потрясающе... это обязательно надо как-то издать! |
|
Спасибо! Интересный глубокий анализ. В очередной раз поражаюсь людьми умеющими "видеть" и анализировать поэзию (это я и об авторе статьи и о Светлане Яковлевне). |
|
Редрик, Вы как-то удивительно написали ... как Редрик Шухарт из Сталкера, именно Редрик-поэт, Редрик-Кайдановский.(в "Пикнике..." он все-таки другой ))).)После Вашей статьи появилось ощущение связи Бродского со Стругацкими, Светы с Тарковским, Ленинграда с Зоной (тот поэтический монолог Редрика о Зоне). Спасибо. Стругацкие- любовь всей моей жизни, возможно теперь я понимаю чем меня так задела Светлана. Пишите еще. Обязательно..
р.с. "Добрый вечер" - любимое. Спасибо, что напомнили.
л.д. Диана, ИМХО здесь не вписывается... Даже задумалась от лица какого героя АиБ можно написать о Диане. Пишите, Редрик.
|
|
Большое спасибо за отзывы. Статья давалась с большим трудом, тем приятнее читать Ваши комментарии.
Васенька.
Знаете, а вот про связь с Зоной в данном случае я не думал. Но, действительно, что-то такое присутствует… А от лица какого героя Стругацких можно написать о Диане? Возможно, Виктора Банева – тем более, что так его девушку в книге и звали?
И раз речь зашла о «другом» Ленинграде-Петербурге… Приведу здесь очень интересный отрывок из замечательной книги Соломона Волкова «Диалоги с Иосифом Бродским». Очень познавательно, и есть над чем подумать – именно в связи со «снайперским» творчеством.
Волков: В ваших стихах, практически с самого начала, очень нетрадиционный взгляд на Петербург. Это как-то связано с географией вашего детства?
Бродский: Что вы имеете в виду?
Волков: Уже в ваших ранних стихах Петербург – не музей, а город рабочих окраин.
Бродский: Где вы нашли такое?
Волков: Да хотя бы, к примеру, ваше стихотворение "От окраины к центру", написанное, когда вам было чуть больше двадцати. Вы там описываете Ленинград как "полуостров заводов, парадиз мастерских и аркадию фабрик".
Бродский: Да, это Малая Охта! Действительно, есть у меня стихотворение, которое описывает индустриальный Ленинград! Это поразительно, но я совершенно забыл об этом! Вы знаете, я не в состоянии говорить про свои собственные стихи, потому что не очень хорошо их помню.
Волков: Это стихотворение для своего времени было, пожалуй, революционным. Потому что оно заново открывало официально как бы несуществующую – про крайней мере, в поэзии – сторону Ленинграда. Кстати, как вы предпочитали называть этот город – Ленинградом, Петербургом?
Бродский: Пожалуй, Питером. И для меня Питер – это и дворцы, и каналы. Но, конечно, мое детство предрасположило меня к острому восприятию индустриального пейзажа. Я помню ощущение этого огромного пространства, открытого, заполненного какими-то не очень значительными, но все же торчащими сооружениями...
Волков: Трубы...
Бродский: Да, трубы, все эти только еще начинающиеся новостройки, зрелище Охтинского химкомбината. Вся эта поэтика нового времени...
Волков: Как раз можно сказать, что это, скорее, против поэтики нового, то есть советского, времени. Потому что задворки Петербурга тогда просто перестали изображать. Когда-то это делал Мстислав Добужинский...
Бродский: Да, арт нуво!
Волков: – А потом эта традиция практически прервалась. Ленинград – и в изобразительном искусстве, и в стихах – стал очень условным местом. А читающий ваше стихотворение тут же вспоминает реальный город, реальный пейзаж – его краски, запахи.
Бродский: Вы знаете, в этом стихотворении, насколько я сейчас помню, так много всего наложилось, что мне трудно об этом говорить. Одним словом или одной фразой этого ни в коем случае не выразить. На самом деле это стихи о пятидесятых годах в Ленинграде, о том времени, на которое выпала наша молодость. Там даже есть, буквально, отклик на появление узких брюк.
Волков: "... Возле брюк твоих вечношироких"?
Бродский: Да, совершенно верно. То есть это как бы попытка сохранить эстетику пятидесятых годов. Тут многое намешано, в том числе и современное кино – или то, что нам тогда представлялось современным кино.
Волков: Это стихотворение воспринимается как полемика с пушкинским "... Вновь я посетил...".
Бродский: Нет, это скорее перифраза. Но с первой же строчки все как бы ставится под сомнение, да? Я всегда торчал от индустриального пейзажа. В Ленинграде это как бы антитеза центра. Про этот мир, про эту часть города, про окраины, действительно, никто в то время не писал.
Волков: Ни вы, ни я, Питер уже много лет не видели. И для меня лично Питер – вот эти стихи...
Бродский: Это очень трогательно с вашей стороны, но у меня эти стихи вызывают совершенно другие ассоциации.
Волков: Какие?
Бродский: Прежде всего, воспоминания об общежитии Ленинградского университета, где я "пас" девушку в то время. Это и была Малая Охта. Я все время ходил туда пешком, а это далеко, между прочим. И вообще в этом стихотворении главное – музыка, то есть тенденция к такому метафизическому решению: есть ли в том, что ты видишь, что-либо важное, центральное? И я сейчас вспоминаю конец этого стихотворения – там есть одна мысль... Да ладно, неважно...
Волков: Вы имеете в виду строчку "Слава Богу, что я на земле без отчизны остался"?
Бродский: Ну да...
Волков: Эти слова оказались пророческими. Как они у вас выскочили тогда, в 1962 году?
Бродский: Ну, это мысль об одиночестве... о непривязанности. Ведь в той, ленинградской топографии – это все-таки очень сильный развод, колоссальная разница между центром и окраиной. И вдруг я понял, что окраина – это начало мира, а не его конец. Это конец привычного мира, но это начало непривычного мира, который, конечно, гораздо больше, огромней, да? И идея была в принципе такая: уходя на окраину, ты отдаляешься от всего на свете и выходишь в настоящий мир.
Волков: В этом я чувствую какое-то отталкивание от традиционного декоративного Петербурга.
Бродский: Я понимаю, что вы имеете в виду. Ну, во-первых, в Петербурге вся эта декоративность носит несколько безумный оттенок. И тем она интересна. А во-вторых, окраины тем больше мне по душе, что они дают ощущение простора. Мне кажется, в Петербурге самые сильные детские или юношеские впечатления связаны с этим необыкновенным небом и с какой-то идеей бесконечности. Когда эта перспектива открывается – она же сводит с ума. Кажется, что на том берегу происходит что-то совершенно замечательное.
Волков: Та же история с перспективами петербургских проспектов - кажется, что в конце этой длинной улицы...
Бродский: Да! И хотя ты знаешь всех, кто там живет, и все тебе известно заранее – все равно, когда ты смотришь, ничего не можешь с этим ощущением поделать. И особенно это впечатление сильно, когда смотришь, скажем, с Трубецкого бастиона Петропавловской крепости в сторону Новой Голландии вниз по течению и на тот берег. Там все эти краны, вся эта чертовщина.
Волков: Страна Александра Блока...
Бродский: Да, это то, от чего балдел Блок. Ведь он балдел от петербургских закатов, да? И предрекал то-се, пятое-десятое. На самом деле главное – не в цвете заката, а в перспективе, в ощущении бесконечности, да? Бесконечности и, в общем, какой-то неизвестности. И Блок, на мой взгляд, со всеми своими апокалиптическими видениями пытался все это одомашнить. Я не хочу о Блоке говорить ничего дурного, но это, в общем, банальное решение петербургского феномена. Банальная интерпретация пространства.
|
|
Спасибо, Редрик.
Нашла Волкова, пойду читать.
Да, Банев мог бы понять Диану и даже захотел бы рассказать о ней.
А по поводу сцены в Сталкере - тут как раз сошлись у Вас и Зона, и дождь в ограниченом пространстве, и пещера дракона, и путники со своими желаниями и Редрик с монологом о Зоне. Вот, пока читала сложилась эта сцена. Главное, что их объединяет это Зона-Питер. Он, действительно, нереальный, и те, кто эту нереальность не могут принять уходят разными способами. А те, кого эта Зона выделяет становятся такими необыкновенными как Бродский или Светлана. |
|
опа, пока писала - "ваше время истекло" . Получилось привидение ))).Даже исправить нельзя. А исправить хотелось- начать надо было с Ахматовой.
Там была Васенька.
|
|
Интересное какое интервью!
И ведь своим восприятием и Света, и Диана, получается что очень даже близки к тому. что отражает Бродский. Ведь в их стихах Петербург тоже всегда - непарадный, непомпезный |
|
Васенька
Я понял Вашу мысль, спасибо, что пояснили. А сцену из "Сталкера" сейчас уже с трудом припоминаю - надо будет пересмотреть, уже в том числе и под этим углом :)
Фанни
Вот и я про то же ;-) |
|
Просто жизнь...
